John Boyne Quote
Иногда он ко мне заглядывает и орет, точно я глухой. Так с иностранцами говорят англичане, убежденные, что, если орать, их сразу поймут. Странно, я как будто видел себя со стороны, словно это моя душа отделилась от тела и воспарила к небесам. С вышины я видел себя, жену и сына, сидевших подле бренных останков моего приемного отца и думал: в какой удивительной семье я вырос и с какой необычной семьей когда-нибудь распрощаюсь навеки.– Что ж вы сразу-то не сказали, –растерялась Руфь. – Если б знали, что это вы голубой гей, мы бы не наговорили тут всякого. Мы приняли вас за второго мужа Алисы. Вы с ним очень похожи, да?– Ничего подобного! – возмутилась Алиса. – Сирил Второй гораздо моложе и красивее.– И бесцветный натурал, – добавил я.– Извините нас, пожалуйста. Мы бы никогда не сказали такое человеку в лицо, правда, Питер?– Ни в жизнь. Не обижайтесь. Забыли.– Ваш-то народец книгочей, да?- Какой народец?– Ну, ваш.– В смысле, ирландский? Виноват, я думал, вы тоже ирландец.– А кто ж еще? – тупо спросил он.– Ах, вы имели в виду голубых геев?– Какой ужас, что слова эти вошли в повседневный обиход, правда? – сокрушенно вздохнула Руфь. – А все Бой Джордж.– Питер – человек широких взглядов, – подхватила Руфь. – Знаете, в восьмидесятые он нанимал на работу чернокожих. А тогда это еще не было модой. И платил им почти как ирландцам. Одного черного, – она понизила голос – он пригласил домой на обед. Я слова не сказала.– Что верно, то верно, – гордо сказал Питер. – Мне все едино – черный ты, белый, желтый или голубой, нормальный ты или пидор. Хотя, если честно, таких, как вы, я не понимаю.– Почему? – спросил я.– Трудно объяснить. Как это – мужик мужика? Я бы не смог.– Да вам бы и не предложили.– В попах нет ни капли сострадания, – сказал я. – Рассуждают о милосердии, но для них это просто слова.
Иногда он ко мне заглядывает и орет, точно я глухой. Так с иностранцами говорят англичане, убежденные, что, если орать, их сразу поймут. Странно, я как будто видел себя со стороны, словно это моя душа отделилась от тела и воспарила к небесам. С вышины я видел себя, жену и сына, сидевших подле бренных останков моего приемного отца и думал: в какой удивительной семье я вырос и с какой необычной семьей когда-нибудь распрощаюсь навеки.– Что ж вы сразу-то не сказали, –растерялась Руфь. – Если б знали, что это вы голубой гей, мы бы не наговорили тут всякого. Мы приняли вас за второго мужа Алисы. Вы с ним очень похожи, да?– Ничего подобного! – возмутилась Алиса. – Сирил Второй гораздо моложе и красивее.– И бесцветный натурал, – добавил я.– Извините нас, пожалуйста. Мы бы никогда не сказали такое человеку в лицо, правда, Питер?– Ни в жизнь. Не обижайтесь. Забыли.– Ваш-то народец книгочей, да?- Какой народец?– Ну, ваш.– В смысле, ирландский? Виноват, я думал, вы тоже ирландец.– А кто ж еще? – тупо спросил он.– Ах, вы имели в виду голубых геев?– Какой ужас, что слова эти вошли в повседневный обиход, правда? – сокрушенно вздохнула Руфь. – А все Бой Джордж.– Питер – человек широких взглядов, – подхватила Руфь. – Знаете, в восьмидесятые он нанимал на работу чернокожих. А тогда это еще не было модой. И платил им почти как ирландцам. Одного черного, – она понизила голос – он пригласил домой на обед. Я слова не сказала.– Что верно, то верно, – гордо сказал Питер. – Мне все едино – черный ты, белый, желтый или голубой, нормальный ты или пидор. Хотя, если честно, таких, как вы, я не понимаю.– Почему? – спросил я.– Трудно объяснить. Как это – мужик мужика? Я бы не смог.– Да вам бы и не предложили.– В попах нет ни капли сострадания, – сказал я. – Рассуждают о милосердии, но для них это просто слова.
Related Quotes
About John Boyne